Мы с Владимиром Опара готовим и воплощаем в жизнь уже далеко не первый арт-проект. Пожалуй, это чересчур амбициозно звучит – «мы». И замысел, и колоссальные усилия при его реализации, безусловно, принадлежат Владимиру. Когда-то впервые он поделился со мной идеей "Железного пути". И грандиозная инсталляция "Железный путь" была выстроена. Теперь, через годы, мы заново осознаем ее роль, не только как основополагающего большого совместного предприятия, но и как первой попытки неожиданно, по-новому увидеть и интерпретировать вечное искусство живописи. Занимающее свое достаточно значительное место в нашей жизни пристрастие к постмодернистским играм не мешает нам преданно любить ее /живопись/, преклоняться пред ее красотой и драматизмом, размышлять о ее языке и положении, занимаемом ею в сегодняшнем художественном процессе. Кстати, именно это почтение к традиции заставляет некоторых считать нас консерваторами. Однако традиция, коей мы восхищаемся, жива, переменчива и склонна к развитию.
Живопись, парадоксально вселенная в корявые, ржавые, но необыкновенно мощные конструкции "Железного пути", не выглядела курьезом. Она не страшилась агрессии рваного металла, не боялась грязного и низменного окружения, осваивая абсурдные "машины" и "башни" для картин. Изысканные произведения знаменитых художников сияли рассеянными бриллиантами истинной культуры в пресловутом мире зла и насилия. Идея реализации свободы через искусство и освобождение самого искусства от гнета присутствовала как одна из основных в осуществленном замысле "Железного пути".
Концепция многогранна и многослойна. Прошло время, и Владимир Опара предложил ее новый аспект – тему клаустрофобии внутри и вовне искусства. И эта идея, в свою очередь, имеет много ракурсов и планов. Обдумав и вновь непостижимо быстро осуществив проект "Клаустрофобия цвета", Владимир Опара представил свою, близкую к источнику, но в то же время оригинальную трактовку понятия "клаустрофобия". Как в свое время ряд терминов (например, либидо) перекочевал из чистой медицины в психологию творчества, так и принятое в психиатрии обозначение патологической боязни замкнутого пространства переводится художником в область характеристик живописно-пластического языка. Сохраняя свои основополагающие принципы (образ, с его глубиной и эмоциональным воздействием; цвет, с его силой, экспрессией и драматизмом; использование краски, с ее фактурными, тактильными свойствами), живопись даже у самых преданных адептов станковой картины как бы сама по себе ощущает все большую неудовлетворенность привычной формой; как крайнее проявление этого – впадает в состояние фобии традиционной схемы (не испугавшаяся железного напора, она боится инертной замкнутости в самой себе); и наконец, с почти страдальческим усилием, с героическим упорством находит новые сугубо индивидуальные пути существования. Она рвет холст, как человеческую кожу, обнажая под ним некую сверх живописную плоскость напряженнейшего цвета. Она буквально переползает на скульптуру, казалось бы, совершенно не совместимую с колористической эстетикой. Она имитирует текстуру предмета и тут же отказывает холсту и краске в праве на живописную выразительность, обращая их в бесстрастную и безликую поверхность. В скульптуре Берлина, картинах Гросицкого и Опара бушуют структурные страсти в не меньшей мере, чем драмы мировоззренческие и психологические. Тема клаустрофобии имеет в арт-проекте и совсем иное проявление. Здесь, как и в "Железном пути", присутствует контраст эстетического и неоконцептуального. И это снова контраст – контрапункт.
Кульминация проекта – перформанс "Клаустрофобия" в его длительной, накопляющей действия, события и смысл, реализации; в его видео версии и частичной (умышленно иллюстративной) реальной демонстрации на выставке в залах Музея кино. Человек прячется в прозрачную капсулу. Человек живет в ней, смиренно принимая этот образ бытия. Человек лежит в ней на свалке, а мимо него равнодушно идут прохожие. Вся жизнь людей – согбенное ритмичное следование сквозь прозрачную трубу, расположенную в подворотне, на улице, на Красной площади. Мир смутно виден изнутри; видны и люди, похожие снаружи на плывущие темные и красочные пятна.
Монолог Владимира Опара в видеофильме – напряженно говорящее лицо во весь экран – почти не слышен, хотя по обрывкам ясно, что осмыслен и содержателен. Художник повествует о своей идее – триумф интеллектуализма или обреченная попытка обращения к глухим...
Потребовавший не только моральных, но и огромных физических усилий "Железный путь" был подготовлен и развернут в 3 недели. Проект "Клаустрофобия цвета", включая перформанс, видеозапись, издание каталога и экспозицию занял немногим более месяца. Такие темпы кажутся нереальными. Победа над объективными условиями объясняется лишь тем, что Опара не может позволить себе долго вынашивать идею, готовиться и размеренно работать над воплощением. Один замысел вытесняется другим, "в столе" и так остается множество интереснейших проектов. К счастью, время не стирает их из памяти, и порой, спустя годы, находятся возможности для осуществления обновленных, не потерявших актуальности замыслов. Наверное, пока бьется сердце, я буду постоянно рассказывать и писать о продолжении Железного пути.
Мария Валяева
Кандидат искусствоведения, зав. сектором современного искусства России
Государственной Третьяковской Галереи
Газета «Московский художник».
№ 3-4. 13 января 1995 год.